вторник, 21 июля 2009 г.

Смотреть и видеть: больная психология.

Прочла великолепную историю. Здесь рассказывается об эксперименте неких клоунов от психологии. Прочтите - очень поучительно - и этот пост, и мой комментарий к нему:

http://blogs.mail.ru/inbox/petr.65/7728CDEF226D1735.html?page=#comment_67B9E6D283D07315

Ты-то был прав, а клоуны те... Это были больные психологи. БОЛЬНЫЕ НА ГОЛОВУ.

Ты не заметил, что поступил как те 30%, которые готовы были прибить этого придурошного клоуна, который посягнул на пространство чужой неприкосновенности. Именно эти 30% отреагировали здоровым образом - они пожелали дать ему отпор, как это сделал ты. Ведь к тебе, в твой огород, на твоё пространство посягнул своим г. какой-то урод. И клоуны сделали то же самое в отношении женщин. Если бы он бросал бычки в свой огород, а клоун бил себя по башке - разве бы ты, и те 30% женщин, соответственно, возмутились и решили бы дать втык обидчику?

Какой здесь может быть юмор, если какой-то урод посягает если не на жизнь, то на достоинство человека? А если бы попалась женщина с больным сердцем и умерла от разрыва?

Понимаешь, о чем я говорю? Всё перевернуто. Но ты поступил правильно - ты был среди 30%, которых назвали больными. Тебе просто повезло, что те органы, куда пытался пожаловаться твой сосед, были здоровы на голову. Не часто такое можно встретить. Тебя могли засудить по полной программе.

А те 70% женщин, которые не возмутились, а перевели это в шутку - это как раз из тех, что с полотенцем меж ног - приучили себя, что их тр...., кто не попадя, и мило улыбаются, переводя в шутку, чтобы не конфликтовать...

Люди привыкли переворачивать с ног на голову всё. Перевёртыш - главный атрибут последних времен. Дай Бог нам чистого сердца и простоты ума различить, где правда, а где ложь. В наши лукавые времена это сделать не так просто. Но возможно.

Я с самого младенческого возраста свою дочь учу видеть за всем внешним истинную сущность вещей. Просто прививаю ей этот навык.

Анна Колесникова, автор этого некоммерческого блога. (А Олька только учится смотреть и видеть).

Немого о роли наслаждения и страдания

Практическое значение чувствований удовольствия и неудовольствия громадно. Это именно те средства, которыми природа заставляет нас выполнять ее требования. Если бы органическое ощущение голода не сопровождалось страданиями, то человек умер бы от голода вскоре после рождения. Если бы стремление к родовому существованию не было обставлено такими сильными побудками страданий и наслаждений, то родовое существование животных организмов не было бы ничем обеспечено. Если бы скука не сопровождалась мучительным чувством, то что бы заставило человека перейти к свободной деятельности, не вынужденной телесными заботами? Удовольствием и страданием природа подталкивает и заманивает и человека, и животное к выполнению тех стремлений, которые вложены в их тело и душу.

 

    Это, бесспорно, огромное значение чувствований страдания и удовольствия в жизни живых существ побудило многих философов и психологов видеть в этих чувствованиях разгадку всех поступков, всех желаний и даже всех прочих чувствований человека. И эта мысль совершенно справедлива, если мы только дополним ее тем соображением, что сами эти чувствования, удовольствия и неудовольствия, выходят из врожденных телу и душе стремлений, и что, таким образом, первою причиною деятельности живых существ является само стремление. Мать не потому любит свое новорожденное дитя, что эта любовь доставляет ей удовольствие, а потому любовь доставляет ей удовольствие, что она любит**. Чувство же это, как мы видели, пробуждается в матери органическим состоянием, независимо от всякого представления о страданиях или удовольствиях. Любовь иногда страшно мучит нас, но, тем не менее, остается в душе нашей. Многие с удовольствием вырвали бы из сердца чувство зависти, но продолжают завидовать, несмотря на горечь этого чувства и на то отвращение, которое они сами к нему питают.

    Особенная же односторонность этого сенсуалистического взгляда на удовольствие и неудовольствие оказывается в приложении к тому стремлению, которое мы назвали стремлением души к сознательной деятельности. К сознательной деятельности в ее чистоте человек побуждается неприятностью скуки, но при удовлетворении этому стремлению не чувствует удовольствия. Человеку именно свойственно увлекаться идеей того дела, которое он делает, без всякого расчета на получение каких бы то ни было удовольствий или во избежание каких бы то ни было страданий. Напротив, часто человек для осуществления своей идеи пренебрегает и удовольствиями и страданиями и когда работает, то не чувствует ни тех, ни других. И только при таком отношении человека к делу для него возможно творчество, как ото мы увидим ниже. ("Педагогическая антропология" К.Д.Ушинского, т.2, гл.19, п.п.20-22).

      Мы должны вынести некоторое страдание, чтобы получить наслаждение, и чем интенсивнее было страдание, тем интенсивнее и удовольствие: удовлетворяя же всякий раз только что зарождающемуся аппетиту или даже предупреждая его появление, как это часто бывает, мы вместе с тем не наслаждаемся и удовлетворением голода, хотя можем еще наслаждаться специальным вкусом пищи. ("Педагогическая антропология" К.Д.Ушинского, т.2, гл.6, п.6).

     Все наслаждения, как мы это видели выше, покупаются страданиями. И вот человек хочет обмануть природу, хочет по возможности уменьшить страдание и выторговать за него у природы возможно большее наслаждение. Но природу нельзя обмануть такою фальшивою и легковесною монетою, и она платит за обман тяжелым чувством пресыщения, а потом: или невыносимым, доводящим до самоубийства, чувством апатии, отвращения от всех наслаждений и от самой жизни, или, подобно классической чародейке, выполняет над человеком то же самое превращение, какое выполнила Цирцея над спутниками Улисса. Из этих тисков природы человеку вырваться нельзя. ("Педагогическая антропология" К.Д.Ушинского, т.2, гл.24, п.15).