Из "Тошноты", Жан Поль Сартр
«11 часов вечера
Поужинал в "Приюте путейцев". Хозяйка оказалась на месте,
пришлось с ней переспать; но это была с моей стороны чистейшая
любезность. Она мне чем-то неприятна: слишком белая и пахнет
новорожденным. В порыве страсти она прижимала мою голову к
своей груди -- она считает, что так надо. Мои пальцы вяло
копошились под одеялом, потом рука отяжелела. Я подумал о
маркизе де Рольбоне -- в конце концов, что мне мешает написать
о нем роман? Рука скользнула вдоль бедра хозяйки, и я вдруг
увидел маленький сад, заросший приземистыми, широкими
деревьями, а с них свисали огромные, покрытые волосками листья.
И всюду кишели муравьи, сороконожки и моль. Были тут животные
еще более отвратительные: тело их состояло из ломтика
поджаренного хлеба -- из таких делают канапе с голубями,
двигались они боком, переступая на крабьих клешнях. Листья были
черным-черны от всех этих насекомых. Позади кактусов и опунций
стоящая в городском парке Велледа указывала пальцем на свои
половые органы. "Этот сад воняет блевотиной!" -- крикнул я.
-- Я не хотела вас будить, -- сказала хозяйка, -- но
складка простыни натирает мне ягодицы, и потом мне пора сойти
вниз, обслужить клиентов с парижского поезда.
Канун поста
Я высек Мориса Барреса. Нас было трое солдат, и у одного
из нас посередине лица -- дыра. Морис Баррес подошел к нам и
сказал: "Молодцы" -- и каждому дал по букетику фиалок. "А я не
знаю, куда его девать", -- сказал солдат с дырявым лицом. И
тогда Морис Баррес сказал: "Сунь его в дырку в своей голове".
"Я суну его тебе в задницу", -- ответил солдат. И мы положили
Мориса Барреса лицом вниз и стали стаскивать с него штаны. Под
штанами у него оказалась кардинальская мантия. Мы задрали
мантию, а Морис Баррес стал кричать: "Осторожней! У меня брюки
со штрипками". Но мы высекли его до крови и лепестками фиалок
выложили на его заду голову Деруледа.
С некоторых пор я слишком часто запоминаю свои сны. И как
видно, во сне беспокойно мечусь на постели -- по утрам одеяло
всегда валяется на полу.»
«Только не шевелиться, главное -- НЕ ШЕВЕЛИТЬСЯ... ОХ!
Мне не удалось удержаться, и я повел плечами.
Я потревожил вещь, которая ждала, она обрушилась на меня,
она течет во мне, я полон ею. Ничего особенного: Вещь -- это я
сам. Существование, освобожденное, вырвавшееся на волю,
нахлынуло на меня. Я существую.
Существую. Это что-то мягкое, очень мягкое, очень
медленное. И легкое -- можно подумать, оно парит в воздухе. Оно
подвижно. Это какие-то касания -- они возникают то здесь, то
там и пропадают. Мягкие, вкрадчивые. У меня во рту пенистая
влага. Я проглатываю ее, она скользнула в горло, ласкает меня,
и вот уже снова появилась у меня во рту; у меня во рту
постоянная лужица беловатой жидкости, которая -- ненавязчиво --
обволакивает мой язык. Эта лужица -- тоже я. И язык -- тоже. И
горло -- это тоже я.
Я вижу кисть своей руки. Она разлеглась на столе. Она
живет -- это я. Она раскрылась, пальцы разогнулись и торчат.
Рука лежит на спине. Она демонстрирует мне свое жирное брюхо.
Она похожа на опрокинувшегося на спину зверька. Пальцы -- это
лапы. Забавы ради я быстро перебираю ими -- это лапки
опрокинувшегося на спину краба. Вот краб сдох, лапки
скрючились, сошлись на брюхе моей кисти. Я вижу ногти --
единственную частицу меня самого, которая не живет. А впрочем.
Моя кисть перевернулась, улеглась ничком, теперь она показывает
мне свою спину. Серебристую, слегка поблескивающую спину --
точь-в-точь рыба, если бы не рыжие волоски у основания фаланг.
Я ощущаю свою кисть. Два зверька, шевелящиеся на концах моих
рук, -- это я. Моя рука почесывает одну из лапок ногтем другой.
Я чувствую ее тяжесть на столе, который не я. Это ощущение
тяжести все длится и длится, оно никак не проходит. Да и с чего
бы ему пройти. В конце концов это невыносимо... Я убираю руку,
сую ее в карман. Но тут же сквозь ткань начинаю чувствовать
тепло моего бедра. Я тотчас выбрасываю руку из кармана, вешаю
ее на спинку стула. Теперь я чувствую ее тяжесть в запястье.
Она слегка тянет, чуть-чуть, мягко, дрябло, она существует. Я
сдаюсь -- куда бы я ее ни положил, она будет продолжать
существовать, а я буду продолжать чувствовать, что она
существует; я не могу от нее избавиться, как не могу избавиться
от остального моего тела, от влажного жара, который грязнит мою
рубаху, от теплого сала, которое лениво переливается, словно
его помешивают ложкой, от всех ощущений, которые гуляют внутри,
приходят, уходят, поднимаются от боков к подмышке или тихонько
прозябают с утра до вечера в своих привычных уголках...»
Комментариев нет:
Отправить комментарий